Второго мотоцикла так и не нашлось. В поездку на север Дархатской котловины отправились вдвоем с Ламжием. Его мотоцикл скрипит и всхлипывает, но Ламжий только похохатывает: «Мотоцикл русский, хороший». Попинает носком сапога по мотору, заводит и поехали дальше. Едем то по еле накатанной дороге, то просто по степи с бугра на бугор, петляя среди бесчисленных сусличьих нор.
Степь словно разворачивается перед нами. Ограниченная, казалось бы, близкими горами, она удлиняется по мере движения, неожиданно открывая взору все новые и новые стада вокруг юрт и летников, разнообразные озера и речки, невидимые в глубоких земных морщинах.
По пути останавливаемся то в одной юрте, то в другой. В каждой из них Ламжий с аппетитом выпивает пиалу-другую чая с молоком, поглощая намазанный урюмом хлеб и беседуя с хозяевами. В это время я рассматриваю внутренность юрт и их обитателей.
Удивительное все-таки это изобретение – юрта (гэр). Донельзя простое и предельно рациональное. Раскладывающиеся решетки устанавливаются кольцом на землю. К верхним перекрестиям решеток привязываются спицы-уни, другие концы которых вставляются в отверстия верхнего кольца – тоно. Каркас собран. На него накидываются кошмы или ватные пологи, покрываются брезентом, обвязываются веревками (часто волосяными), концы которых закрепляются на вбитых в землю по периметру юрты колышках. Юрта готова. Если идет дождь, тоно закрывается. Если жарко, пологи снизу приподнимаются и ветерок создает приятную прохладу внутри. Перекочевка не вызывает затруднений. Гэр легко разбирается, грузится на сарлыков или верблюдов, и дом вместе с человеком переезжает на новое место. Веками кочевой жизни отработаны, отшлифованы все мелочи конструкции гэра и ее обстановки.
Добрались до озера Цэцэг-нур (Цветок-озеро). Из 300 озер долины Шишкет оно единственное целиком заросло кувшинками и поэтому стало местной достопримечательностью. Далее через речки, которые мотоцикл переехать не может, мы отправились на лошадях блесновать на реку Шаргын-гол. Но здесь нас постигает полная неудача. С высокого обрыва видны тени стоящих в воде больших рыбин, однако, к моему разочарованию, брать блесну они не желают. А мне так хотелось чего-нибудь более привычного в неустраивающем меня аратском рационе.
Вернуться домой вечером, как собирались, мы не успели и остались ночевать в юрте брата Ламжия. Монголы вообще спокойно относятся к изменению всяких планов, принимая как должное коррективы обстоятельств. Легко, нисколько не сетуя, они подчиняются им. Все делается спокойно и неторопливо. Жизнь большая – как степь, как небо над головой – что не успели сегодня, устроится завтра. Это национальный менталитет, и нетерпеливому европейцу сложно осуществлять совместные планы с монголами. Если монгол говорит: «Маргаш (завтра)», то в действительности это будет означать один из последующих после сегодняшнего дней. Зная эту особенность по бурятам Окинского района, я стараюсь не обнадеживаться обещаниями своих монгольских друзей и никуда не торопиться, положась на естественный ход событий.
В Дархатской котловине в трех сомонах Хубсугульского аймака (всего в аймаке 22 сомона) живут монголы-дархаты. Здесь заметно холоднее, чем в Иркутске. Еще на берегу Хубсугула я отмечал непривычный для июля месяца холод. Это характерно и для здешней местности, также высоко поднятой над уровнем моря. По степи веет леденящий ветерок, не дающий мне снимать, даже при солнце, тельняшку, рубашку и легкий свитер. В юрте под утро настолько выстыло, что пришлось залезть головой под одеяло. Впрочем, как я заметил, Ламжий сделал то же самое.
На третьей кровати в юрте (с правой стороны) спала жена Ламжиева брата, а на полу постелили щуплому, не выглядещему на свои 11 лет Эрдэнбату. Это приемный сын брата Ламжия, усыновленный в возрасте трех лет. Кровные родители Эрдэнбата с многочисленными детьми (более 10 человек) живут в Ханхе.
На рыбалке с нами был сын завуча школы по имени Галг. Ему 19 лет, он хорошо рисует и режет по дереву. Собирается в этом году поступать в художественное училище в Улан-Баторе. Именно он резал украшения (головы драконов, «чойж хорол» – восьмигранное колесо вероучения с двумя газелями по бокам) для сомонного сума. В айле, где мы с ним встретились, он вместе с отцом начинал расписывать только что сделанный сундук.
На пути домой, в сомон, разговаривали с Ламжием. Он тоже, как абсолютно все здесь, держит скот: около 20 овец, три коровы, три сарлыка, две лошади. Половина всего стада дома, в сомоне, половина – пасется в худоне у друга.
